Нобелевская премия - Страница 88

Отдавала ли она себе отчёт в том, что делает? Можно ли быть настолько далёкой от мира сего? Во рту у меня пересохло, и я взял свою чашку, пытаясь отвести глаза от её груди, которая отчётливо прорисовалась сквозь тонкий светло-коричневый пуловер и соски которой на глазах набухали.

– Общительнее? – прохрипел я, просто чтобы хоть что-то сказать. Я представлял опасность для этой женщины. Я должен был, да, я обязан был защитить её от себя самого, от этого жгута из гормонов и нейронов, который в любой момент мог сорваться с резьбы.

– Отец Кристины приходил на все школьные праздники и так далее, что с отцами случается не так часто. Однажды он даже написал пьесу для школьного спектакля, представьте себе, профессор медицины! И она прошла хорошо, хотя, на мой вкус, была избыточно жестокой.

Я понял. Её это пугало. Закроем глаза – и злой мир перестанет существовать.

Ну, сейчас ей придётся столкнуться с самой поучительной неожиданностью в её жизни.

– А вы не любите криминальные романы? – спросил я.

– В них, по мне, слишком много насилия.

– Но мир вообще полон насилия.

– Да, полон. – Она немного отодвинула стул назад, опершись спиной о стену, и поджала одну ногу под себя. Казалось, она не замечала, что теперь показывает мне не только свою грудь, но и контурный рельеф таза. – Но криминальные романы всё искажают. То, что в мире случаются ужасные вещи, ещё не значит, что весь мир такой.

Я подался вперёд. Кровь в моих жилах кипела.

– Поэтому вы и стали учительницей? Ведь школа что-то вроде резервации?

– Что? – она распахнула глаза.

Я больше не мог усидеть на стуле.

– Вы наивны, Биргитта Никвист. Вы сочинили себе добрый и романтический мир, потому что боитесь действительности и её ужасов.

– Я не наивна, – возразила она, сверкнув глазами. – Я только против того, чтобы меня лишали радости жизни.

– Вы наивны. Вы настолько наивны, что представляете опасность для себя самой, – заявил я. Жёстко, да, но лишь хлёсткие удары ещё могли помочь. – Посмотрите сами, что вы делаете. Вы пригласили меня сюда, чужого мужчину, о котором вы ничего не знаете. Я вам сказал, что я частный детектив, и вы мне поверили, только потому, что я показал вам свидетельство, подлинность которого вы никак не можете проверить. И что дальше? Вот мы здесь. Одни. Сильный мужчина и слабая женщина. Я мог бы сделать с вами что хочу, вам это не ясно?

Она взглянула на меня снизу вверх, её бездонные глаза были распахнуты, губы блестели.

– Я вам доверяю, – сказала она просто. – Вы мне ничего не сделаете.

По краям поля зрения у меня пошли мерцания и вспышки.

– Вы доверяете не тому, – прошипел я. – Я не детектив. Я арестант. Я три дня как вышел из тюрьмы, и у меня шесть лет не было секса.

Я непроизвольно шагнул к ней. Она не шелохнулась, но задышала глубже, и веки у неё затрепетали.

– Шесть лет? – прошептала она. – Это много…

Она протянула руку, коснулась меня. Быстрым, неописуемым движением соскользнула со стула, встала передо мной и взялась за молнию моего комбинезона.

– Если кто тут и наивный, – шепнула она, – так это ты, если думаешь, что я привела тебя сюда без всякого умысла…

Глава 34

В то мгновение, когда она коснулась моей груди, все плотины прорвало, и все предохранители сгорели. Сила, которая была больше меня, мощь, которая была вне моего контроля, завладела мною, как демон. Я прижал её к себе, обвил руками, вот её волосы, вот её губы и ресницы, и она ошеломленно задохнулась и сказала: «О!» Вот её плоть, её тепло. Мои руки нашли мягкую кожу, тёплую кожу, неописуемую кожу. Я дрожал.

– Нет, – простонала она, и я заметил, что одним из множества шумов был треск разрываемой ткани.

– Не рвать, – быстро прошептала она. – Мы успеем, мы успеем…

– Да, – сказал я, или проплакал, или не знаю что, мой голос был сплошной хрип, дрожь, оползень. Тысяча моих рук терзали её, срывали с неё одежду, звякнула посуда, когда пуловер где-то приземлился. И она стягивала с меня что было, тянула рукава моего комбинезона, помогала мне выбраться из него, потому что я в нём запутался щиколотками и чуть не упал. На ней и правда не оказалось бюстгальтера, одна рубашка, и она с неё тоже слетела, загремел какой-то металлический предмет – и передо мной восстали эти груди, неукротимые, всемогущие, такие прекрасные, что можно было поверить в Бога.

– Идём, – сказал я, или это сказала она? Мы потащили друг друга из кухни. Холл. Следующая дверь. За ней темнота, если не считать острой, бледно-жёлтой полоски уличного фонарного света на стене. Здесь пахло ею, пахло сном, заветным обещанием. Мои колени упёрлись в мягкий матрац. Я почувствовал, как она скользнула по мне вниз и взялась за мои трусы, которые просто лопались от натяжения.

С сожалением приходится констатировать, что всё великолепие момента на этом резко оборвалось. Не успела Биргитта натянуть на меня резинку, как тут же изверглась струя, настоящий фонтан, который, пульсируя, изливался в пустоту и никак не желал иссякать.

Но потом всё же иссяк, всё стало холодным и вялым, и на какую-то вневременную секунду воцарилась полная тишина. Мы неподвижно замерли во тьме, как два манекена в витрине.

– Ну и ну, – сказала наконец она. – Вот это заряд.

Я был уверен, что ей противно, но она старается этого не показать.

По мне, так лучше бы земля подо мной расступилась и поглотила меня, но было ясно, что на шестом этаже надежды на это не так много. Оставалось только бегство, чтобы положить конец этому позору. Я нагнулся и взялся за трусы, чтобы натянуть их. Быстренько одеться и уйти. Хорошо, что я не выдал ей своё настоящее имя. И больше не показываться ей на глаза.