Нобелевская премия - Страница 71

Такси нигде не видно. Я бежал вдоль Розенлундсгатан, озираясь и ругаясь на чём свет стоит. Вот стоянка такси, но пустая. Двое мужчин с кейсами ждут, подняв воротники.

Про такси можно забыть. Но тут уже было два шага до станции метро Сёдра.

Пробивая билет, я уже слышал внизу шум подъезжающего поезда. Я ринулся вниз по лестнице и в последнюю секунду вскочил в последний вагон, который был даже пуст. Причина, правда, крылась в одиноко храпящем бродяге, который обмочился так обильно, что под ним плескалась лужа; от адской вони некуда было деться, как только двери закрылись и хорошо протопленный поезд снова пришёл в движение. Я счел за лучшее тоже перебраться в другой вагон, забитый скандалящими парочками, агрессивными подростками и ворчливыми стариками.

Как только поезд метро вынырнул из подземелья на волю, он начал понемногу освобождаться на остановках, изматывающих нервы своей многочисленностью и длительностью стоянок. Со временем я даже смог сесть у окна и смотреть, как свет, падающий из окон поезда в темноту, скользит по заснеженным холмам и худосочным соснам. Каждые несколько минут я проверял, включён ли мой телефон, есть ли здесь приём, нет ли сообщения, которое Ганс-Улоф мог наговорить на голосовую почту, когда я ехал по туннелю. Я пока не стал ему звонить. Вдруг он стоит в пробке. Вдруг он занят, а я помешаю. Нет, не сейчас. Хотя мобильники и удобны как раз для таких случаев, как этот.

Незадолго до Рённинге в моём кармане зазвонило.

– Да?

Это был, естественно, Ганс-Улоф.

– Алло, – сказал он замогильным тоном.

– Ну что?

– Я не знаю, что мне делать.

– Почему? Что такое?

В его голосе слышалась дрожь.

– Я больше не могу. Я не вынесу. Гуннар, прошу тебя…

Пока он это говорил, перед моим внутренним взором возникла жуткая картина, снимок из газеты: маленькая девочка в луже крови, зверски убитая. Она уже не маленькая девочка! – напомнил я себе, но мне с трудом удалось усидеть на месте, а не долбануть, например, кулаком в стекло. Я сделал глубокий вдох и постарался, чтобы мой голос звучал, как у психиатра.

– Ганс-Улоф? Пожалуйста, скажи мне, в чём дело. Ты её нашёл?

Пауза.

– Нет, – сказал он.

До сих пор я ещё на что-то надеялся, вопреки здравому смыслу, и теперь всё было разрушено в прах.

– Ты где? – бесцветно спросил я.

– Но она здесь была, – сказал он.

– Что?

– В телефонной будке. Она здесь была.

Это звучало ужасно. Казалось, он на грани потери рассудка.

– Ганс-Улоф, ты где? В Сёдертелье?

Стояла тишина, и я решил было, что связь прервалась, но потом он сказал:

– Да.

Тон не предвещал ничего хорошего. Возможно, мне придётся беспокоиться не только о Кристине, но и о её отце.

– Я подъезжаю на метро, – сказал я. Это был риск и нарушение моих собственных правил безопасности, но деваться некуда. – Ты можешь подъехать к станции?

Его ответ донёсся откуда-то издалека, и я не мог с уверенностью сказать, был ли это лишь технический феномен.

– Да. Станция метро. Всё понял.

Поезд ехал тем медленнее, чем ближе подходил к Сёдертелье, по крайней мере, мне так казалось. Я давно стоял у двери и смотрел в холодное окно, пытаясь что-то разглядеть в темноте, пресекаемой уличными фонарями. Кое-что казалось мне знакомым, но многое уже нет. Все было так давно. Я часто ездил этой дорогой, когда мы с Ингой здесь жили. В кармане моей зимней куртки иногда бывало по-настоящему много денег, и тогда я тоже не мог усидеть последние километры на месте. Целые дни я проводил в Стокгольме, взламывая квартиры, – дело, которое днем осуществить было гораздо легче, чем ночью, – и сбывая добычу одному скупщику краденого. Примитивный способ получения денег, но тогда я ещё не знал лучшего. Я таскал столовое серебро, громоздкие картины и переносную радиоаппаратуру, не догадываясь, что если бы я вместо побрякушек жены прихватил календарь с расписанием встреч её мужа и продал кому надо, то гораздо легче мог бы заработать в десятки и сотни раз больше.

Я был молод и полон решимости пробиться к своему счастью. К нашему счастью. Теперь я знаю, что тогда было лучшее время моей жизни. Знать бы мне это тогда.

Мысль о том, что Кристину, мою племянницу и последнюю из родных, могли держать в плену не где-нибудь, а именно в этом шведском местечке, прямо-таки оскверняла мои воспоминания. Уже за одно это, поклялся я, кто-то жестоко поплатится.

Наконец-то поезд подкатил к станции, конечной на этой линии. Я вышел из вагона первым и растерялся, оглядевшись. Я давно здесь не был, это ясно, но не ожидал, что всё изменится настолько, что я буду чувствовать себя здесь совсем чужим. Меня окружала обширная площадь, посыпанная гравием, молодые деревья боролись с лютой стужей, а от старого вокзала электрички осталось только маленькое белое строение, в котором, возможно, по-прежнему продают билеты и стоит несколько скамеек для ожидающих. Я посмотрел в ту сторону, где был когда-то наш дом. Так мы его называли, хотя у нас там была лишь мансарда: три комнаты, кухня и ванная. Я постарался не думать о том, что Инга после своего замужества появилась там всего один раз.

Серый «вольво» тихо и пришибленно стоял у обочины неподалёку от станционного здания. Ганс-Улоф едва взглянул на меня, когда я сел рядом. Он держал в руках какую-то тряпочку.

Повязка на лоб, понял я, когда мои глаза привыкли к сумраку. На ней были вышиты два оленя.

– Это Кристинина? – спросил я. Ганс-Улоф кивнул.

– Валялась в телефонной будке, – он боролся с рыданиями и ни за что на свете не хотел проиграть в этой борьбе. – Я опоздал.