Нобелевская премия - Страница 68

– Тогда расскажите мне, как выглядит этот план. Мне всегда хотелось это знать.

Он подвинул ко мне тарелку с кольраби и жестом пригласил меня угощаться. Видимо, высшее проявление доверия. Я взял самый маленький кусочек, потому что мне пришлось бы соврать, если бы я взялся утверждать, что сырая кольраби относится к моим любимым лакомствам.

– Вот вы упомянули легко одетых женщин, – объяснял мне Толлар устройство мира. – Но задумайтесь, кто их одевает? Модельеры. Юбки всё короче, вырезы всё глубже, облик всё более вызывающий. За этим кроется план сексуализировать общество. Для чего? Чтобы усилить нашу животную природу – раз, чтобы мы вели себя как животные: это то, что сатане нравится всегда. – Толлар при всём желании не походил на человека, у которого в жизни хоть однажды был секс, не говоря уже о достаточном опыте. – И второе, чтобы подготовить почву для таких экспериментов, как этот. Наше общество сексуализируется уже несколько десятилетий. Наши ценности полностью пришли в упадок. Поэтому и присудили этой женщине даже Нобелевскую премию, вместо того чтобы гнать её прочь за её опыты!

– За присуждением, в конечном счёте, тоже кроется сатана? – догадливо предположил я.

– Конечно. Ведь это, так сказать, канонизация этой женщины. Теперь она может продолжать и расширять свои эксперименты с общего благословения, и сатана приблизился к своей цели – овладеть человеческим сознанием – так близко, как никогда.

– И почему это так важно для него? Мир ведь и без того в его руках. Разве не скучно ему станет, когда не надо будет больше плести интриги, а достаточно лишь нажать на кнопку?

– Это слишком человеческий подход. Мы всегда хотим развлечений, увеселений, действия – и поэтому нас всё легче заполучить. Но сатана ведь хочет добиться того, чтобы мы сами выбрали его, сознательно, и когда мы это сделаем, мы будем принадлежать ему на все времена. Тогда он победил.

– Ух ты, – сказал я. – Тогда и в самом деле многое поставлено на кон.

Толлар кивнул с серьёзным выражением, какое обычно носят на лице страховые агенты.

– Всё, сосед, – сказал он. – На кон поставлено всё.

Такое изобилие открытий, потрясающих основы мироздания, необходимо было сперва переварить, с этим Толлар не мог не согласиться. Когда я объяснил ему, что удаляюсь к себе в комнату и хочу всё это обдумать, он лишь улыбнулся знающе и отпустил меня милостивым кивком головы.

Мне на самом деле необходимо было подумать. Я достал свою ночную добычу из-за шкафа, куда я из осторожности припрятал документы, разложил все на кровати и попытался в них разобраться. Но почему-то никак не мог сосредоточиться. Я слишком мало спал, весь день ничего не ел, и в голове у меня вертелись совсем другие вещи.

Например, я опять некстати вспомнил времена с Леной. Прежде всего ночи с ней. Хоть речь и шла о сексуализации – да, моё тело жаждало дать волю своей животной природе. У меня всё болело, так я истосковался по этому. И тут я читаю, что серия опытов под общим проектным названием РАСПУТИН имела целью создать средство не для повышения потенции, а для повышения сексуальной возбудимости. Кому могла прийти в голову эта умопомрачительная идея разработать средство, которое сделает человека ещё похотливее, чем он есть от природы? Разве человек снова и снова не ищет освобождения от сексуального напора? Разве сексуальное влечение между полами не то, что терзает и мучает нас, за исключением тех редких случаев, когда мы можем этому напору сдаться?

Невозможно было трезво размышлять о таких предметах; тем более невозможно при помощи размышлений стремиться что-то изменить в том положении, в каком я находился. Хоть мне и было ясно, что с Леной у меня не выйдет ничего хорошего, мне всё же смутным образом хотелось, чтобы вышло. Мне хотелось, чтобы она была здесь. Мне хотелось… я сам не знал чего.

Я достал записную книжку и отыскал в ней номер телефона старой подруги Лены, которая оказалась на месте и ещё помнила меня. Она с готовностью дала мне новый номер Лены.

– Её фамилия теперь Новицкая, и у неё трёхлетний сын Свен.

– И как она живёт?

Подруга помедлила.

– Честно говоря, мы потеряли друг друга из виду. У нее семья и всё такое, ребёнок отнимает много времени… Если ты хочешь позвонить, лучше всего сделать это между четырьмя и пятью. До этого она гуляет с малышом, а после этого приходит домой муж, и тогда ей опять некогда.

Но я всё равно позвонил тут же. Отозвался автоответчик. Неприятный мужской голос объяснил, что я позвонил семье Новицких. Новицкие, что это вообще за фамилия?

Я читал о жизни нобелевского лауреата профессора Софии Эрнандес Круз, но никак не мог сосредоточиться, принял душ, читал дальше и опять не мог сосредоточиться. Я смотрел на кусок полиэтилена на окне, как он то надувался, то снова становился вялым, а потом опять надувался…

Мне вспомнилась Кристина. Наверное, она сидит сейчас в такой же дыре, как эта. Только ей еще хуже, потому что я в любой момент могу встать и уйти, а она нет.

И каким-то образом эти бумаги должны вывести меня на её след.

Я подвинул к себе очередную стопку бумаг. Синдром ювенильной агрессии, сокращённо СЮА. Об этом я прежде не слышал, но звучало впечатляюще и будило во мне собственные детские воспоминания, от которых я бы лучше отказался. Не только на сегодня, но на всю оставшуюся жизнь. Лютые драки на каменистых площадках, проходившие со смертельной жестокостью и озлоблением. Злорадные ухмылки на лицах мальчишек, которые были больше и сильнее тебя и давали это почувствовать. Ножи, сверкнувшие на солнце, смертельный страх, пронизывающий насквозь, страх перед тем, что будет преследовать тебя, быть может, до конца дней.