Нобелевская премия - Страница 19

– Что, действительно? – Ганс-Улоф почувствовал укол в сердце. Да, он тоже когда-то так думал. Верил в прогресс медицины и науки, а то и мира в целом. Верил, что настанет день – и не будет болезней, войн, нужды и голода.

В этот момент в другом конце галереи распахнулись двери зала собрания, и на волне разговоров и громогласного мужского смеха оттуда повалили остальные члены Нобелевского собрания. Настало время пресс-конференции.

Марита отставила свою чашку.

– Это мне нельзя пропустить, – сказала она и ещё раз строго оглядела его. – Обещайте мне, что отнесёте костюм в ту чистку на Сергельгатан? Она в одном из высотных домов, внизу, там не заблудишься.

Ганс-Улоф кивнул.

– Обещаю.

Она зашагала к лестнице, а он смотрел ей вслед, а потом посмотрел на себя. Может, он и в самом деле отнесёт костюм в чистку. Костюм ещё хороший, а главное – память о жене.

Первые группы разделились, в спорах и беседах направляясь к холлу и банкетным залам. Пора исчезать. Он больше никого не хотел видеть, изображать хорошее настроение, втягиваться в дискуссии за и против сегодняшнего присуждения.

Но, спустившись вниз, он всё-таки задержался на пресс-конференции. Хотя бы взглянуть на нее, прежде чем уйти.

Как и каждый год, в этот день аудитория Валленберга была забита до отказа. Любопытные профессора Нобелевского собрания, которым хотелось поприсутствовать при объявлении лауреата, стояли у стен и у высоких, как в кафедральном соборе, окон. Вдоль задней стены выстроился лес телевизионных камер и фотоаппаратов на штативах. На рядах ярко-красных сидений, лестницей восходящих вверх, журналисты всех мастей из разных стран торопливо делали пометки или изучали пресс-релизы, которые раздавали две секретарши из Нобелевского бюро.

Члены Нобелевского комитета восседали в президиуме из солидного вишнёвого дерева, между ними стояли настольные лампы из матового стекла в форме полушарий, что напоминало декорации телевизионной викторины и сбивало с толку. Перед Ингмаром Тунелем стоял ноутбук, соединённый с проекционной системой. На стене позади него светился огромный портрет Софии Эрнандес Круз.

– …революционность её подхода, который, в конце концов, и привёл её к экспериментам в Аликанте, получившим широкую известность, – как раз говорил он, – содержалась в вопросе, который она задавала себе, приступая к исследованиям способа функционирования наркоза. Вместо того чтобы спросить, как обычно, «что такое бессознательное состояние?» – госпожа Эрнандес Круз заинтересовалась, «а что, собственно, такое бодрствование?» В этом вопросе для неё сосредоточилась корневая проблема нейрофизиологического исследования. Не понижение восприятия, а само восприятие – вот загадка всех загадок.

Ганс-Улоф снова заметил человека, которого видел с галереи, – с растрепанными волосами и в толстых очках. И тот практически в тот же момент повернул голову, так что их взгляды пересеклись. Одно из лиц, которое уже примелькалось на этих ежегодных церемониях.

– Эксперименты Эрнандес Круз показывают, – продолжал Тунель, – что некоторые феномены, считавшиеся до сих пор причиной нейронных процессов, на самом деле являются их следствиями. – Он оглядел зал, жмурясь в улыбке. – А это не следует путать, дорогие дамы и господа. Когда дует ветер, листья на деревьях шевелятся, однако не они производят ветер.

Это вызвало смех.

Ганс-Улоф увидел, что этот журналист встал и попросил сидящих рядом выпустить его. Что бы это значило? Он отступил назад, спрятавшись за толстого оператора, который его даже не заметил.

Пора идти. Тем более что всё происходящее вдруг показалось ему жутким. Он повернулся, протиснулся наружу, поспешил сквозь пустое фойе к гардеробу, сорвал своё пальто с плечиков и на ходу набросил его на себя. Прочь отсюда.

– Профессор Андерсон!

Только не теперь. Он спешит. Весь остаток дня он хочет пробыть Гансом-Улофом Андерсоном, отцом-одиночкой дочери-подростка.

– Профессор Андерсон, подождите! Мне надо вас спросить.

Ганс-Улоф оглянулся. То был журналист. Спутанные волосы, толстые очки. Он догонял его такими быстрыми шагами, что уйти от него было невозможно.

Глава 11

Действительно не убежать.

– Оставьте меня, – фыркнул Ганс-Улоф и зашагал прочь быстро, как только мог. Но ему был пятьдесят один год, а его преследователю самое большее двадцать пять, борьба явно неравная.

– Почему София Эрнандес Круз, профессор Андерсон? – раз за разом повторял журналист, боком приплясывая рядом с ним и даже не запыхавшись.

В конце концов Ганс-Улоф остановился.

– Вам следовало бы остаться на пресс-конференции, – выдавил он из себя. – Она для того и существует, чтобы объяснять такие вещи.

Мужчина с ухмылкой помотал головой.

– Как раз нет. Там объяснят только, почему профессор Эрнандес Круз заслужила Нобелевскую премию по медицине. Но не объяснят, почему её присудили именно ей.

– Потому что за неё проголосовало большинство Нобелевского собрания. Очень просто.

– А, да. – Ухмылка, кажется, не убиралась с его лица. – Но почему большинство проголосовало за неё? Вот о чем я себя спрашиваю. Видите ли, я несколько последних месяцев был занят тем, что интервьюировал профессоров этого уважаемого института, и меня всякий раз удивляла негативная реакция, стоило мне заикнуться о Софии Эрнандес Круз и её эксперименте.

Ганс-Улоф почувствовал, как его дыхание постепенно успокаивается. Журналист прав. Именно таково было общее настроение.